Лучшее за год XXIII: Научная фантастика, космическ - Страница 219

219

— Нет смысла подниматься в горы где-либо поблизости от главной дороги, — заявил он. — Мы знаем, что крякуны там не водятся, потому что иначе их давно заметили бы, не так ли?

— Логично, — подтвердил Гаррис. И, помолчав, добавил: — Но я не стал бы возражать против еще нескольких ночевок в полуприличных гостиницах.

— Когда мы вернемся с тем, что ищем, даже «Гесперийская королева» будет для нас недостаточно хороша, — возразил Одюбон. Но на пути к цели нам придется вынести определенные трудности.

— Уж это точно, — вздохнул Гаррис.

Вдоль главной дороги в изобилии росли фруктовые деревья, дубы, каштаны, вязы и клены. Все они попали сюда из Европы или Террановы. Однако стоило путешественникам немного отъехать в сторону, как атлантийская флора вновь заявила о своих правах: гинкго и магнолии, саговники и сосны с густым подлеском из папоротников. Птичьи трели, как привычные, так и незнакомые, звучали все чаще, по мере того как путники продвигались все дальше в малозаселенную местность. Похоже, атлантийские птицы чувствовали себя уютнее в окружении деревьев, среди которых выросли бесчисленные поколения их предков, чем в обществе дерзких переселенцев, завезенных людьми.

Однако не все новички теснились у дороги. Лютики и маки украшали яркими цветными пятнами невероятно зеленый ландшафт. Местные пчелы жужжали среди незнакомых для них цветков… а может, это были европейские пчелы, привезенные на новую землю посреди моря, чтобы опылять растения, которые людям нужны, желанны или просто нравятся. Заинтересовавшись, Одюбон остановился и присел возле маков, чтобы взглянуть на пчел вблизи. Это оказались, все всякого сомнения, европейские пчелы. Испытывая странное разочарование, но не удивление, художник отметил этот факт в дневнике.

— Пройдет еще сто лет, — сказал он, вновь забираясь в седло, — и много ли останется от прежней Атлантиды? И останется ли что-нибудь вообще?

— Через сто лет для любого из нас это не будет иметь значения, — возразил Гаррис. — Потому что мы уже окажемся по другую сторону небесных врат.

— Для нас, пожалуй, и нет. — Одюбон задумался над тем, есть ли у него впереди десять или хотя бы пять лет, не говоря уже о ста. — Но будет иметь значение для тех, кто сейчас молод и живет здесь. Они топчут прекрасное, даже не задумываясь о том, что делают. Разве не хотел бы ты увидеть живых дронтов, сохраненных для потомков? — Он постарался не вспоминать свою несчастную модель птицы.

— Живых? Да я могу отправиться в Ганновер и услышу, как они произносят там речи в парламенте, — ответил Гаррис. Одюбон фыркнул, и его друг успокаивающе поднял руку. — Не сердись, Джон: Я с тобой согласен.

— Я так счастлив, — сардонически отозвался Одюбон. — Возможно, местные власти — твои произносящие речи дронты — догадаются объявить эти места заповедными, чтобы сохранить хотя бы часть того, что у них есть. — Он нахмурился. — Хотя признаюсь, что не представляю, как заповедники смогут помешать лисам, ласкам, крысам и семенам, которые разносит ветер. Но они хотя бы положат начало.

Этой ночью друзья спали на траве. Хрипловатое уханье атлантийской наземной совы разбудило Одюбона около полуночи. При тусклом кровавом свете тлеющих в костре углей он зарядил ружье — на случай, если сова приблизится настолько, что он сможет ее увидеть. Наземные совы были размером с курицу. Они могли летать, но не очень хорошо. Эти совы охотились на лягушек, ящериц и огромных кузнечиков, водившихся в подлеске. Естественных врагов у них здесь не было — точнее, их никто не трогал, пока в Атлантиде не появились лисы, дикие собаки и люди. Подобно многим местным животным, они, видимо, даже не представляли, что могут стать чьей-то добычей. Некогда встречавшиеся в изобилии, ныне они стали весьма редки.

Крик совы постепенно удалялся. Одюбон подумал о том, не стоит ли ему попробовать подманить птицу на расстояние выстрела, имитируя ее уханье, но в конце концов отказался от этой идеи. Грохот выстрела посреди ночи мог напугать Гарриса буквально до смерти. И, кроме того, — Одюбон зевнул — он сам был все еще сонный. Художник положил ружье, завернулся в одеяло и вскоре снова захрапел.

Проснувшись на следующее утро, Одюбон увидел всего в метре от своего одеяла голову кузнечика (величиной с мышиную) и две зеленовато-коричневые лапки. Художник негромко выругался: сова все-таки прошла мимо, но молча, потому он об этом и не узнал. Если бы только он не спал, а караулил ее… «Если бы я не выспался ночью, то сегодня от меня весь день не было бы никакого толку», — решил Одюбон. Теперь регулярный сон стал для него намного важнее, чем лет двадцать назад.

— Я не стал бы возражать, если бы ты выстрелил в сову, — сообщил Гаррис, раздувая костер и наполняя кофейник. — Мы ведь для того сюда и приехали.

— Хорошо, что ты это сказал. Может, мне представится еще один шанс.

— А может, и не представится. Ты ведь сам говорил, что прежняя Атлантида становится историей. Так что хватай обеими руками то, что пока уцелело.

— С крякунами я именно так и намерен поступить. Если они тут есть, я непременно схвачу их, уж будь уверен. А сова… Еще неизвестно, пришла бы она, если бы я ее подманил.

— Готов поспорить, что пришла бы. Не знаю никого, кто умел бы имитировать голоса птиц лучше тебя.

Гаррис достал два квадратных сухаря из переметной сумы и протянул один Одюбону. Художник не притронулся к еде, пока у него в руке не оказалась жестяная кружка. Тогда он разломил сухарь на кусочки и обмакнул каждый в кофе, прежде чем отправить в рот. Сухари как следует прокалили в печи, чтобы дольше хранились, но из-за этого они стали слишком тверды для уцелевших зубов Одюбона.

219