— Это началось только после того, как ей стали давать твердую пищу? — спросила я. Мать закивала. — Ребенок страдает целиакией, — объявила я. Мать в ужасе закрыла лицо, принялась раскачиваться и причитать. — С ней все будет хорошо, только перестань кормить ее хлебом и пищей, сделанной из зерна, кроме только риса. Она не может переваривать белки пшеницы и ячменя. Корми ее рисом, рисом и овощами, и она скоро поправится.
Весь автобус смотрел, как я возвращаюсь к своему месту. Женщина с младенцем сошли в Наубисе. Малышка все еще вопила, хотя уже слабее, но женщина прошептала мне: «Намасте». Благословение. Я вернулась в Непал без плана и цели, без надежды, меня просто тянуло домой. Но замысел уже начал складываться.
За Наубисом дорога уверенно пошла вверх, серпантином огибая бастионы гор, окружавших Катманду. Близился вечер. Оглядываясь назад, я видела реку огней, змеящуюся по горным склонам, — фары машин. Когда автобус разворачивался на очередном изгибе серпантина, мне становилась видна та же река, уходящая вверх красными огоньками задних фар. Мне, как и всем в автобусе, слышен был посторонний шум в моторе. Мы подползали к высокой седловине, к водоразделу, откуда расходились ущелья: направо — в долину Катманду, налево — в Покхару и в Высокие Гималаи. Все медленнее и медленнее. Все чувствовали запах горелой смазки, все слышали дребезжание.
И не я бросилась к водителю и его напарнику. Это был мой демон Тривасти.
— Остановись, сейчас же остановись! — кричала я. — У тебя генератор заклинило. Ты нас всех сожжешь!
Водитель свернул на узкую обочину, вплотную к скале. С другой стороны впритирку проходили грузовики. Мы подняли крышку капота и увидели дымок, поднимающийся над генератором. Водители покачали головами и вытащили наладонники. Пассажиры столпились перед машиной, глазели и переговаривались.
— Нет, нет, нет, дайте мне ключ, — приказала я. Водитель остолбенел, но я требовательно протянула к нему раскрытую ладонь. Может, он вспомнил больную девочку. Может, прикинул, сколько придется ждать ремонтную бригаду из Катманду. Может, подумал, как хорошо было бы оказаться дома с женой и детьми Он вложил мне в руку гаечный ключ. Через минуту я сняла ремень и отсоединила генератор.
— У него подшипник заклинило, — объяснила я. — У моделей выпуска до две тысячи тридцатого года это постоянный дефект. Еще сотня метров, и загорелся бы. Можешь вести на аккумуляторе. До Катманду дотянешь.
Они не отрываясь смотрели на маленькую девушку в индийском сари, с платком на голове, но с закатанными рукавами чоли и с выпачканными в биосмазке пальцами.
Демоны возвратились по местам, и под темнеющим небом мне стало ясно, что я буду делать дальше. Водитель и его напарник кричали мне вслед, а я поднималась мимо вереницы машин к перевалу. Мы не слушали криков. Обгоняющие нас машины гудели мелодичными сигналами, предлагая подвезти. Я шла дальше. Уже недалеко было до развилки трех дорог. Назад в Индию, вниз, в город, и вверх, в горы.
На широкой, покрытой масляными пятнами площадке для разворота грузовиков стояла чай-дхаба. Она сверкала неоновой рекламой американских напитков и бхаратской минеральной воды, словно только что упала со звезд. Постукивал генератор. Телевизор знакомо журчал мирными непальскими новостями. В воздухе пахло горячим ги и биосоляркой.
Хозяин не знал, что и думать обо мне, странной девчонке в индийской одежде. Наконец он проговорил:
— Славная ночь.
Он был прав. Над смогом и копотью долины воздух был волшебно прозрачен. Куда ни глянь, видно на целую жизнь вперед. На западе еще теплилась полоска света. Великие вершины Манаслу и Анапурна мерцали муаром на синеве.
— Славная ночь, — подхватила я, — еще какая славная!
Машины медленно тянулись мимо, не останавливаясь на этом перекрестке на крыше мира. Я стояла в неоновом сиянии дхаба, заглядевшись на горы, и думала: «Здесь я буду жить». Мы поселимся в маленьком домике под деревьями, у ручья, ледяного от горных снегов. У нас будет очаг и телевизор для компании, и молитвенные знамена полетят по ветру, и со временем люди перестанут бояться и протопчут тропинку к нашей двери. Есть разные божества. Бывают великие божества торжественных обрядов, крови и ужаса. А мы будем малым божеством маленьких чудес и будничного волшебства. Починенные машины, отлаженные программы, вылеченные люди, планы новых домов, пища для тел и умов. Я стану маленькой богиней. Со временем обо мне пройдут слухи, и люди потянутся отовсюду: непальцы и иностранцы, путешественники, туристы и монахи. Может, однажды появится и мужчина, который не станет бояться. Но если он и не придет, все будет хорошо, потому что я никогда не узнаю одиночества с живущими во мне демонами.
Я уже бежала, и удивленный хозяин чай-дхаба кричал мне вслед: «Эй! Эй!» — а я бежала вдоль колонны медлительных грузовиков, колотя в дверцы: «Хай, Хай! Мне в Покхару, в Покхару!» — спотыкаясь и оскальзываясь на крупном гравии дороги, ведущей вверх, к далеким сияющим горам.
Мамы нет, папы нет, бедный я сирота! Деньги? Дашь денег? Мальчишка сделал «колесо», потом перекувырнулся посреди улицы, поднимая липнущую к голому телу желтую пыль.
Лалджи остановился посмотреть на белобрысого попрошайку, который замер у него под ногами. Внимание, кажется, придало парнишке храбрости: он еще раз перекувырнулся. Улыбнулся, сидя на корточках и глядя на Лалджи снизу вверх, расчетливо и напряженно; ручейки пота и грязи стекали у него по лицу.