— Потому… Ну ладно. Ты единственный человек, которому я обязан это сказать.
— А твой отец?
— Это не тот разговор, который я могу вести со своим отцом. Мэтти в замешательстве покачал головой:
— О чем мы вообще говорим?
— О том, что я был бы чертовски зол и расстроен, и огорчен, и раздражен, и разочарован, и даже впал бы в отчаяние — если бы тебя сейчас не было здесь, именно этим вечером, если б я не мог поговорить с тобой… Я бы сидел в одиночестве здесь, на стуле, со стволом пистолета во рту и раздумывал, не нажать ли мне на спусковой крючок. Я знал парней, которые проглотили пулю из собственного оружия. Их размазало по стенке. Мне всегда хотелось узнать, зачем они сделали это. Прежде, не теперь. Теперь я начинаю понимать.
Лицо Мэтти сделалось белым.
— Ты меня пугаешь, Майк.
— Тебе не стоит беспокоиться. Я не собираюсь делать никаких глупостей. Я просто хочу, чтобы ты знал, что сейчас… ты делаешь мне одолжение, оставаясь здесь.
— Это намного больше того, с чем мне приходилось сталкиваться прежде… я не…
Я ласково кивнул ему:
— Малыш, это намного больше того, с чем приходится сталкиваться большинству людей. Поэтому они уходят. Послушай, я подумал: после того, через что ты прошел, ты понял, как чувствует себя тот, кто совершенно одинок. Я явился из такого же одиночества — только из другого времени.
Мэтти рассеянно помешивал ложечкой кофе.
— Эту цитату мы проходили в школе. Иногда она мне помогает. Из Эдмунда Берка. Я не помню, кто он, не важно. Он сказал: «Никогда не отчаивайся; но если уж впал в отчаяние, продолжай работать и в отчаянии».
Я обдумал сказанное.
— Да. Это неплохо. Полезная мысль.
Мы еще немного посидели. Просто Так, без разговоров. Когда я вышел из спальни, то увидел, что Мэтти калачиком свернулся на диване.
— Мэтт? Мэтти?
— Что? — Он повернулся и неуверенно посмотрел на меня.
— Если ты хочешь снова спать в кровати — пожалуйста.
— Нет, все в порядке.
Но какое-то время спустя Мэтти толкнул дверь спальни, неслышно добрался до кровати и скользнул на постель рядом со мной. Что-то в этом было. Не знаю что. Думаю, что он скорее всего тоже не знал.
Дождь закончился, и воздух стал чистым, свежим, искрящимся, как это было прежде, в тридцатые и сороковые. По крайней мере, так говорят. Но в течение двух дней смог восстановиться до прежнего уровня, вызывающего удушье. И дело не просто в миллионе с чем-то двигателей внутреннего сгорания, выделяющих угольный диоксид и прочую дрянь. Лос-Анджелес окружен горами. Это еще называют «эффектом чаши». Свежий воздух не поступает, а затхлый, отработанный не находит выхода. Он не двигается и застаивается. Индейцы называют это место «el valle de fumar» — «Долина испарений». Только две вещи очищают город — регулярные весенне-зимние ливни и горячие сухие ветры с Санта-Аны в конце лета. С июня до октября дышать нечем. А Полной грудью можно вздохнуть только в ноябре.
Но сегодня, по крайней мере, погода была прекрасная. Просто день для поездки в «Диснейленд». Я почти предложил это Мэтти, но ему нужно было на работу, и я не стал больше ничего выяснять. Поэтому мы продрали глаза от сна и влились в обычный распорядок жизни этого района, населенного странными людьми.
У нас оставалась неделя до исчезновения Брэда. Я проводил все дневное время, следя за ним, хотя, вероятно, это был дохлый номер. Он работал в книжном магазине для совершеннолетних на Вайн, как раз напротив «Рэнч»-маркета. Иногда Брэд покупал на углу колу и буррито. Обычно он доходил до работы пешком, оставляя мотоцикл припаркованным в маленьком крытом патио перед жилым кварталом. Повредить его байк не трудно. Это удержит Брэда дома. Но не приблизит меня к мистеру Смерть.
Дважды я ездил навестить отца. Во второй раз я отвел его к доктору. Я знал, что ничего хорошего из этого не выйдет, неизбежное не отсрочишь, но я должен был попытаться. Может, так будет немного легче для него. Отец протестовал, но не слишком сильно. У него уже не оставалось сил, чтобы спорить со мной, как в те времена, когда мне было восемнадцать и я вернулся домой с договором о найме на военную службу. Тогда я, заявив отцу о своем решении, буквально набросился на него с криком: «Ладно, это ошибка, но это моя ошибка, а не твоя!» И до тех пор, пока Дункан, шедший в нескольких шагах впереди меня, не вступил на минное поле, я не догадывался, чего, собственно, так испугался мой отец. Но к тому времени я уже умел отключаться от действительности. Ведь страх никогда не поглощает тебя целиком, никогда не доходит до самого нутра. Какая-то часть меня оставалась в убеждении, что это происходит не со мной. И так всегда. В то же время я сбежал оттуда, как только мой контракт закончился.
Сидя за кухонным столом, я еще раз просмотрел фотографии, сделанные Джорджией, и на заметки, в которых она излагала свои соображения по поводу барахла, взятого из кабинета Икинса. Иногда эти предметы имели смысл, но в основном — без преувеличений — они были непостижимы. Единственное, что доказывали все эти вещи: Икинс совершал прыжки в будущее намного дальше, чем кто-либо.
По вечерам Мэтти и я шпионили за Брэдом. Дополнительная пара глаз мне помогала. Первую ночь нашего совместного дежурства мотоциклист начал «У Джино». Там ему не понравилось, и он укатил в «Стампед». Мы припарковались напротив, на стоянке у супермаркета, как раз позади скамьи автобусной остановки, откуда просматривался вход и его мотоцикл. «Стампед» имел запасной вход с заднего двора, но выйти оттуда можно было только на улицу. Мы могли проторчать здесь недолго. Сколько времени займет у Брэда поход в бар? Мэтти пошел в соседнее заведение за пончиками и кофе.